Вампиры девичьих грез. Часть 1 [CИ] - Алина Борисова

   "Прекраснейшей авенэе сегодня отдал я сердце,

   Оно как живое билось в умелых ее руках...." Дальше не помню. Зато помню, что потом ему пришлось очень быстро бегать, еще быстрее летать и крайне старательно прятаться, - вампир улыбался, вспоминая об этом.

   А мне почему-то не казалось, что это было смешно. Особенно тем фотографам. По какую сторону Бездны она их любила? Сердце в руках...кровь...авенэя...

   Задумчиво перевернула фотографию обратно. И напоролась на ее взгляд. Вот оно. Вот что привлекло меня изначально. Не портретное сходство, оно только сбило. Взгляд. В глазах ее клубилась непроглядная тьма. Абсолютная чернота безумия. Точно такая, какую я видела в глазах вампира, попросившего моего отца одолжить ему ремень. Все словно вернулось вновь. Нелепое слово "авэнэ", страх, боль, крик. Ненависть.

   - Она была безумна, верно? - почти прошептала я, чувствуя, как горло сжимают спазмы. - Пытала людей и получала наслаждение. А ты смотрел, да? Вот тем холодным высокомерным взором. Каким ты смотришь со старых фотографий. Каким ты смотрел, как тонут в пруду мальчишки, - я не гдядела на него, мне не надо было видеть его лицо, чтоб получить подтверждение. Я знала и так. Видела в черноте ее взгляда. - А потом что-то случилось. Что-то достаточно страшное даже для тебя. И ты сбежал, и решил измениться. Только всем твоим улыбкам грош цена. Хочешь знать, как ты на самом деле выглядишь? - я бросила ему столь желанное для него фото, - один в один. Вот точно такие были у тебя глаза, когда ты избивал меня. Это было не наказание, не урок. Это было твое безумие, вырвавшееся из-под контроля! Ты сходишь с ума, как твоя сестричка. Просто сходишь с ума, и пытаешься замаскировать, изображая чувства, которых не испытываешь. Что у вас там, на самом дальнем востоке? Сумасшедший дом?

   Резкий звук заставил меня умолкнуть и поднять на него глаза. Звук разрываемой бумаги. Очень бледный, со сжатыми губами, он рвал ее фото в клочья. Мельче, мельче, мельче, затем наконец разжал руки и позволил ошметкам высыпаться вниз. И только затем взглянул на меня. И взгляд его был - еще хуже, чем на старых фотографиях.

   - Ты хотя бы понимаешь, что именно ты мне сейчас сказала? В чем ты пытаешься обвинить меня и мою семью? - он не повышал голоса, в его словах почти не было эмоций. И это было очень неестественно. И жутко. - Ты пришла в мой дом и считаешь себя вправе оскорблять меня? Да ни один вампир никогда бы не осмелился сказать мне такое в лицо, - он встал и, резко схватив за плечо, вздернул меня на ноги. - Назови хоть одну причину, по которой я должен терпеть подобное хамство?

   - Это правда, и ты это знаешь! И когда ты пришел в мой дом, ты не ограничился оскорблениями! И я едва ли когда смогу это забыть!

   - У тебя полминуты, чтоб убраться отсюда! Дальше я ни за что не ручаюсь.

   Его глаза прожигали во мне дыру. Я пятилась, пытаясь на ощупь отыскать дверь, и недособранные фотографии лежали между нами Бездонной Бездной. Не перешагнуть. Не перелететь.

   Он, наконец, отвернулся, и я осмелилась повернуться к нему спиной и выскочить вон.

***

   Придя домой долго рылась в ящиках своего письменного стола. Нет, я искала не фотографии. Старые тетрадки. Те, в которые я переписывала Лизкины стихи. Стихов у нее было много, я переписывала только те, что мне особенно нравились. И даже их накопилось не на одну тетрадку.

   "Мне очень нужно, чтоб меня любили.

   Такой, какая есть. Несносной, романтичной,

   Капризной, глупенькой, эгоистичной,

   Чтоб все на свете за мой голос позабыли!..."*

   Это стихотворение я совсем не помнила. Не слишком оно было удачным с точки зрения поэзии. А сейчас вот наткнулась, и чуть не расплакалась. Ей так хотелось любви. Совершенной, прекрасной, возвышенной. Кто может быть прекраснее вампира? Тем более - такого прекрасного вампира. Вот только... Это не он позабыл ради нее все на свете. Все было ровно наоборот. Было ли это счастьем, Лизка? То, что ты приняла за великую любовь?

   "Мне снился старый и заумный муж,

   И первая лесная земляника,

   И на моих ресницах светлых - тушь,

   И озорная дочка Анжелика..."*

   Ничего этого уже не будет, Лизка. Никогда. Ни мужа, ни дочки, ни земляники. Мерзкий вампирский ублюдок! Развлекаться он сюда приезжает! Она была жива, моя Лизка! Наивная, мечтательная, поэтичная. Жива, пока не повстречалась с ним! Я все-таки плачу. Слезы капают, и чернила растекаются. Нас так долго заставляли писать перьевыми ручками, что мы привыкли, и писали ими не только на уроках. Надо было писать шариковой. Она бы не растеклась. Но кто же знал, что я стану плакать над стихами.

   Вытираю слезы и листаю дальше. А вот это я уже помню. Еще бы, ведь оно посвящено мне, хоть и называется "Незнакомцу":

   "Если можно, взгляните нежнее,

   Улыбнитесь полоской зарниц,

   Ей привычней без Вас, но нужнее

   Трепет Ваших недлинных ресниц..."*

   Кто он, мой Незнакомец? Неужели я такая же дура, как и Лизка? Неужели я тоже умудрилась влюбиться в вампира? В это жестокое равнодушное чудовище? В это безумное чудовище?..

   Дракос, ну зачем я ему все это наговорила? Да пусть это хоть двести раз правда, зачем было бросать это ему в лицо? Я никогда не научусь, я никогда не поумнею! А он никогда не сможет измениться... И никогда меня не простит...

   Следом за тетрадками вытянула на свет несколько толстых самодельных конвертов. В них я хранила ее письма. Открыла одно наугад. "Из моих глаз скоро выплеснутся все слезы, тогда как традиционная меланхолия не позволяет выражаться по-человечески. Пойми, это будет похоже на мое пятое письмо, а нельзя и глупо дважды наступать на одни и те же грабли. Считаешь ты меня виноватой или нет - вот в чем вопрос. Если нет - я тебя не пойму, придется объяснять, а если да - тем более. О Светоч! Виновата я или нет? И я хочу, чтобы на этот вопрос ответила именно ты"*. Самое страшное - я не помнила, о чем это. Судя по дате, это было три года назад, и это было для нее безумно важно, и я наверняка ей что-то ответила, и наверняка пространно, и вряд ли иносказательно... Но я не помнила, о чем. Совсем. Это было давно. Это было вчера. Впереди была целая жизнь. Пара лет.

   Какая-то бумажка. Меньше тетрадного листка. Разворачиваю, читаю. О, это Лизка смеется. Помню. Дело было у нее дома, и я попросила уточнить, кем же она меня считает. И она написала. Простым карандашом на обрывке листочка: "Во-первых: Ты презренная и бессовестная, т.к. а) не написала сочинение; б) не сделала географию. Во-вторых: Ты солнечная дева из класса светозарных, т.к. а) в Тебе еще осталось небесное стремление делать людям гадости не думая; б) Ты милостиво не сказала Петерсу ничего плохого за эти выходные"*... И никуда не деться. Спасибо, Лизка. Моя долбаная прямолинейность. Желание высказать все-все как оно есть, невзирая на обстоятельства. То, что терпели от глупой девчонки в школе. То, что во многом восхищало Лизку. То, что теперь оборачивается для меня бедой, а я не могу измениться! Лизка сто раз права: я не из желания оскорбить, не из наглости, не из самоуверенности. От отсутствия паузы на "подумать"! Дура, дура, дура...